Архимандрит Тихон (Шевкунов) "Несвятые святые", Изд-во Сретенского монастыря; "ОЛМА Медиа Групп", 2011
Автобиографическая книга архимандрита Тихона (Шевкунова) "Несвятые святые" богата фактурой и информацией о православном монашестве. И неплохо написана — гуманитарный бэкграунд автора, выпускника ВГИКа, не оказался бесполезным. И при этом ее можно использовать для тренировки критического восприятия литературного текста. Имеется в виду не художественные достоинства или недостатки, не собственно литературный уровень. А то, нужно и правильно ли следовать за автором в его оценках описываемых событий, людей или институтов. По крайней мере всегда ли нужно соглашаться с этими оценками.
Читатель, зритель или слушатель произведения, художественного или документального, всегда подпадает, в большей или меньшей степени, под его "магию". Мишель Уэльбек определяет поэзию как высказывание, в пространстве которого заблокирована возможность его отрицания. Проще говоря, внутри своего стихотворения поэт всегда прав. В случае с прозой все не так однозначно, но попробуйте прочитать, например, "Трех мушкетеров" и постараться увидеть в мушкетерах отрицательных персонажей, а в Ришелье и миледи — положительных.
Самая остроумная из известных мне таких "переоценок ценностей" — интерпретация наследия братьев Стругацких Михаилом Харитоновым (Константином Крыловым). Всех персонажей, в том числе коллективных (Странники, "мокрецы"), и действия этих персонажей, которые у авторов представлены положительными, Крылов таковыми вовсе не считает. И наоборот, "плохиши", по-Стругацким, у него одни только и являются "хорошими парнями".
Но это крайний, в чем-то намеренно провокационный пример, явно рассчитанный на скандализацию верных поклонников братьев-фантастов из числа интеллигенции. В случае с "Несвятыми святыми" нет ни оснований для столь радикального отрицания, ни необходимости в нем, коль скоро наша цель не эпатаж, а желание составить собственное мнение, да так, чтобы оно по возможности не получилось превратным. Но именно для этого стоит попытаться самостоятельно, а не глазами автора, взглянуть на факты, которые он приводит. Особенно в свете тех бурь, что бушуют все последнее время в России вокруг церкви.
И на мой, стороннего и "неподкованного" в этом предмете "мирянина", взгляд, книга архимандрита Тихона (а написана она именно для таких, "сторонних") по прочтении оставляет почти столько же вопросов о православном монашестве, в том числе в части того опыта, что конкретно описан в этих мемуарах, сколько дает ответов по этой теме.
Безусловно, есть в "Несвятых" фигуры и вещи, поставить которые под сомнение невозможно или почти невозможно.
И, наверное, в первую очередь это архимандрит Иоанн (Крестьянкин), старец из самых почитаемых, прошедший сталинские лагеря, насельник Псково-Печерского монастыря, куда и пришел послушником в начале 1980-х на волне особенно сильно охватившего тогда интеллигенцию религиозного подъема и "духовных исканий" вообще студент-кинематографист Георгий Шевкунов.
Или монашество как таковое — его тоже сложно оспорить в целом. Если, конечно, иметь в виду его идеал. Нет, понятно, убежденные атеисты или противники церкви легко могли бы и от него не оставить камня на камне, ну, во всяком случае, с точки зрения их ценностей. Но и если читать "Несвятых" с установкой на общую объективность и скорее благожелательность по отношению к материалу, как делал это я, все равно неизбежно "возникают вопросы", уж извините за почти полицейский оборот.
Вот, скажем, казначей Псково-Печерского монастыря Нафанаил. Кем стороннему, светскому читателю считать его, исходя из написанного отцом Тихоном? Рачительным распорядителем монастырских богатств (а то, что речь идет именно о богатствах, говорится прямо) или классическим скупцом? Да не просто классическим, а карикатурным. Чего стоит только сцена, в которой несчастный монах попросил у казначея законных отпускных (наместник монастыря благословил монаха на отдых). Казначей весь день прятался от "отпускника", только чтобы не давать тому денег, но молодой парень оказался настойчив: "Часа через четыре отец Нафанаил, опасливо озираясь, вышел на площадь, и тут его настиг отпускник с письменным благословением отца наместника выдать деньги на дорогу.
Увидев бумагу, отец Нафанаил замер, совершенно убитый, а потом с воплем повалился на землю и, задрав к небу руки и ноги (при этом под подрясником обнаружились драные башмаки и синие выцветшие кальсоны), закричал во весь голос:
— Караул! Помогите! Грабят!!! Деньги им давай! В отпуск хотят! Устали от монастыря! От Матери Божией устали! Грабят! Караул! Помогите!!!
Бедный батюшка ("отпускник" — прим. А. С.) даже присел от ужаса. Иностранные туристы на площади застыли в изумлении. Схватившись за голову, иеромонах опрометью бросился в свою келью. А наместник, стоя на балконе настоятельского дома, страшно довольный, взирал на всю эту картину".
Как вы поняли, наместник и сам не очень-то горел желанием оплатить отпуск молодому монаху. Да и какой такой у монаха может быть отпуск? Как пишет архимандрит Тихон (Шевкунов), отродясь в Печорах монахи отпусков не брали. Ну и мало ли что по светским (тогда — советским) законам они имели на это право? В монастыре свои законы. Да и монастырская казна при таком раскладе цела. А то не напасешься на отпускные-то...
Мне одному кажется, что Нафанаил в этой сцене — персонаж абсолютно гоголевский, воистину Плюшкин в клобуке (это сравнение полушутливо-полусерьезно позволяет себе и сам автор книги)? Что если бы этот эпизод не произошел в действительности, его стоило бы выдумать только для того, чтобы проиллюстрировать понятие "собака на сене"? Я ничьи чувства сейчас случайно не оскорбил? И это если не касаться вопроса о том, что тут у нас налицо явные расхождения между общегражданскими правовыми нормами (право на отдых в данном случае) и тем, что принято внутри монастырских общин...
Или вот набожная Валентина Павловна, директор большой продуктовой базы на Проспекте мира в столице, "спонсор" Псково-Печерского монастыря, преподнесенная автором книги, разумеется, положительно. "Обычно торжественно восседала за большим канцелярским столом в своей конторе, — описывает Шевкунов, — повсюду на стенах, даже в самое тяжелое советское лихолетье, у нее висели внушительных размеров бумажные репродукции икон в рамах, а на полу под письменным столом лежал большой целлофановый мешок, набитый деньгами. Ими Валентина Павловна распоряжалась по своему усмотрению".
Можно ли придумать эту сцену нарочно?
В головах образа, в ногах — извините, бабло, из которого царица продбазы щедрой рукой одаривает РПЦ. В самой этой ситуации, может быть, и нет ничего крамольного, но вот ее символичность...
Дальше упоминается, что она заставляла участвовать в православных обрядах ("общее соборование в Великий пост прямо в ее кабинете") в своем царстве оптовой торговли всех подчиненных, в том числе никак не православных татар...
А наместник монастыря архимандрит Гавриил? Разве из главы, посвященной ему, не следует, что он был совершеннейшим деспотом? Однозначного ответа на этот вопрос не дает даже сам автор.
Вообще, надо отдать должное господину Шевкунову. Он в целом осознает, что многие из представленных им картин могут вызвать разные оценки, тем более со стороны мирян, и не скрывает этой неоднозначности. Однако тут ему на помощь приходит ответ, к которому в дискуссиях на эту тему представители церкви прибегают очень часто. "В монастырях своя жизнь, подчиненная особым законам. Цель и смысл этих законов далеко не все могут ощутить", — пишет архимандрит Тихон.
Он говорит это по поводу полного подчинения послушников тем, кто выше их в монашеской иерархии. Монашество в РПЦ, помимо прочего, как описывает его автор данной книги, — это еще и предельное выражение дисциплинарного начала в церкви. Речь об этой проблеме (автор осторожно указывает на то, что некоторые проблемы тут все же как минимум могут быть) заходит как раз в главе про того самого грозного наместника Гавриила. В ней, среди прочего, упоминается ряд весьма жестоких и грубых его действий по отношению к подчиненным ему монахам и послушникам.
В свете этой позиции монаха-литератора можно счесть неслучайным, что он стал одним из главных застрельщиков кампании "православной общественности" против выставки "Духовная брань".
Ее организатор Роман Багдасаров как раз, помимо прочего, осмеливается ставить под сомнение систему, при которой церковная иерархия и дисциплина не просто являются аналогами армейских, но иногда превосходят их в жесткости и авторитарности, как в случае с послушничеством и монашеством.
Интересно, что все эти противоречия, явная возможность для разных, в том числе противоположных, со знаком плюс или минус, трактовок, находят свое наглядное и яркое выражение в самом повествовании книги, в главе "Августин", описывающей еще одну реально произошедшую историю. В ней автор и его православные друзья на собственном и не самом приятном опыте узнали, как то, что сначала мнится белым, на поверку оказывается черным.
Монашек, назвавшийся Августином и якобы спустившийся с гор Абхазии, где он с детства укрывался в пещерах монахов-отшельников, находившихся на нелегальном положении на протяжении всего советского периода, мгновенно очаровывает как самых старых, опытных и уважаемых монахов в Печорах ("Это единственный настоящий монах, которого я встречал в жизни", — говорит о юноше один из них), так и московских неофитов — друзей автора из числа высшей советской интеллигенции (будущий пресс-секретарь Московского патриархата и его жена, соседи по "писательскому дому" Булата Окуджавы, Николая Озерова и знакомые Аллы Пугачевой — самые нежные советские сливки). Последние долгое время укрывали у себя "это ангелоподобное существо", этого "Маугли, воспитанного монахами на молитвах, вдали от всего советского", оказавшегося... злостным уголовником-рецидивистом, не раз и не два пользовавшегося доверием православной среды.
И раскрылся-то этот обман благодаря стечению обстоятельств настолько невероятному, что оно всерьез может не только повествователя книги заставить увидеть в этом промысел Божий, но и читателей, даже вовсе не религиозных, подвигнуть к этому.
Но если подобный переворот, настолько тотальный обман восприятия сыграл с православными злую шутку в этом конкретном случае,
если они до такой степени, до "наоборот" обманулись и ошиблись в своих суждениях, то не является ли это серьезным поводом еще раз максимально критически и скептически отнестись ко всему, что пишет автор в своей книге?
Не из предубеждения, не в целях некоей "борьбы" с ним, а чтобы не быть им (умышленно или нет) введенным в заблуждение?
Наместник монастыря, расположенного точнехонько на Лубянке, в свое время считавшийся духовником Владимира Путина (информация не подтвердилась) и на волне этого представления о нем приобретший медийную известность и определенное влияние, написал мемуары. Серию портретов и воспоминаний о православном монашестве. Книга содержательная и как литературный текст небездарная. Мы ее прочтем. Но думать будем своей головой. В том числе и о том, что там написано.
Книга "Несвятые святые" предоставлена редакции магазином "Фаланстер"
Вы можете оставить свои комментарии здесь
