Полина Жеребцова родилась в 1985 году в городе Грозном. Ее мать переехала в Чечню из Ростова-на-Дону и до войны работала товароведом на грозненском заводе "Красный молот".
В 1994-м начинается первая чеченская война, при обстреле больницы на улице Первомайской погибает дед Полины, Анатолий Жеребцов, известный в Чечне журналист и кинооператор. Месяцем позже в школу №55, в которой учится Полина, попадает бомба. В следующие десять лет так будет происходить еще несколько раз — всего Полина сменила 5 школ. Во время новогоднего штурма Грозного район, где жила Полина, обстреливался из танков. Ее дом был частично разрушен.
В девять лет Полина начинает вести дневник, куда записывает все, что видит и слышит. Всю первую чеченскую войну вместе с матерью находится в Грозном, несколько раз чудом остается в живых. В дневнике этого времени она рассказывает о регулярных взрывах на улицах, о том, как людей хоронят в ямах и около подъездов домов.
К началу второй чеченской войны Полина с матерью торгуют на Центральном рынке. Полина продолжает вести дневник. 21 октября на рынок падает ракета. Мать ранена в бедро. У Полины в правой ноге много мелких осколков и один крупный.
Выезжать из города опасно, бесплатных автобусов почти нет, в автобусы с беженцами перидически попадают снаряды. В январе 2000-го Полину, ее мать и нескольких соседей выводят из дома представители российских войск. Их ставят около окопа, несколько раз выстреливают в воздух, затем говорят, что пошутили.
Закончив школу в 2002 году, Полина поступает в Педагогический институт, публикует в газетах стихи, рассказы о войне. С ней начинают встречаться люди, которые не представляясь намекают, что связаны с властью. Они заявляют, что ее статьи им не нравятся и угрожают неприятностями. Полина с матерью вынуждены переезжать с места на место. Их собственная квартира в полуразрушенном состоянии: пол провалился в подвал.
В конце 2004 года происходит взрыв около 9-й грозненской больницы. Полина и ее мать решают выехать из Грозного и начинают искать жилье в Ставрополе. За год сменяют 9 квартир. Мать начинает сильно болеть.
Случайно увидев одну из книг, изданных Фондом Солженицына, Полина Жеребцова пишет писателю письмо, в котором рассказывает свою биографию и просит помочь с работой. Спустя несколько месяцев приходит ответ — по просьбе Солженицына его знакомые помогают переехать Полине в Москву.
Ниже публикуется фрагмент дневника осени 1999 года. Дауд и некоторые из тех, кто здесь упоминается, через несколько месяцев после описанных событий погибли. Кусум и Марьям остались в живых. Вандам вместе с семьей перебрался в лагерь беженцев. Человек, который в дневнике выступает под именем Аладдин, выжил. Он переехал в Ингушетию.
Полина собирается издать книгу на основе своих дневников и снять антивоенный фильм.
Имена людей в дневнике изменены. Текст дневника печатается с сокращениями.
Фрагмент дневника Полины Жеребцовой: военная осень 1999 года
24 сентября
Нас немножко бомбили сегодня. И соседи уже не пошли на работу, оттого что боятся. А я с мамой пойду на рынок — торговать. Я ей помогаю. В моей школе слух о закрытии. Все говорят: "Война".
27 сентября
В нашем Старопромысловском районе бомбили остановку "Березка", это от нас совсем рядом. Бомбили с утра.
Буду читать Шекспира. У нас в библиотеке его двенадцать книг. Книги старинные, изданные в начале ХХ века. Их покупал мой дедушка, журналист-кинооператор. Он погиб под обстрелом в 1994 году, в начале первой войны.
Ночью мне снились жуткие сны.
Продолжаю: вечер. Убито 420 человек. Много раненых. Бомбили больницу №7. Мы с мамой торговали на рынке.
29 сентября, среда
Бомбят. Моя любимая соседка тетя Марьям уехала в Ингушетию. Больше новостей нет.
30 сентября, четверг
Бомбили мосты. Еще по радио передали, что ориентировочно 10 октября будут заходить танки федеральных войск.
Я подумала и решила, что, если уж война, надо пойти и купить себе черное белье, чтоб не стирать так часто.
Гигантские очереди за хлебом. Люди словно сошли с ума.
1 октября
Вчера и позавчера бомбили. Город полнится слухами. Часто эти "сведения" противоречат друг другу.
О том, что будет новый виток войны в августе, нас предупреждал профессор В.Нунаев — знакомый врач-кардиолог. Но мы ему не поверили. Закупили новый товар. 6 августа мы узнали: из города Грозного выехала вдова погибшего президента Д.Дудаева. Столько информации! Верить можно только тому, что увидел сам. И ни в коем случае не доверять тому, что услышали уши!
На рынке люди менялись адресами, кто с кем подружился. На случай если сильно будут бомбить или если разбомбят совсем, чтобы было куда уйти, где жить. Нам адрес дал Назар. Он вместе с женой торгует продуктами. Улица Косиора, №8, квартира 66. Адрес дала и русская женщина, имя ее — Леля. Сказала: "Вдруг вы в центре города будете, и начнется авианалет? Бегите по проспекту Победы к дому №5а, у нас во дворе есть большой подвал". Просто умирать, наверно, не страшно, страшно лежать в завалах ранеными и умирать медленно.
Еще я думала над разными религиями. Все они хорошие, только люди плохо выполняют законы Бога.
У Фатимы — соседки из среднего подъезда нашего дома — умер сын, совсем маленький мальчик.
5 октября
Пока живы!
Газа давно нет. Канализация все течет…
Бомбят. Наш 4-этажный дом от сотрясений стал оседать. В комнате отошли стены от потолка.
Сегодня самолеты кружили над рынком. Многие убежали. В том числе здоровый светлый парень по прозвищу Вандам, который учится на юридическом факультете. Он периодически разрешает мне торговать в его деревянной будке. Это удобно под дождем. Но я его не люблю.
Дома мы варили картошку в электрическом самоваре. Газ отключили — на случай обстрела, чтобы было меньше взрывов и возгорания домов.
11 октября
Воюют. Далеко слышны раскаты, похожие на гром. Мы решили дополнительно торговать газетами. У нас выхода нет. Товар не идет. На еду денег не хватает. Позавчера я пошла и экспромтом познакомилась с женой Сулима. Того человека, что привозит газеты и журналы оптом. Женщина представилась — Соня. Сразу дала мне под реализацию журналы.
Вчера соседка по рынку — та, что торгует лекарствами, — подошла к нашему столу с товарищем своего сына. Незнакомый парень подарил мне красивую маленькую книжку. Женщину зовут Кусум. Кусум пытается подружить меня со своим сыном. Ее сын очень высокий, потому сутулится. Он скромный, стеснительный. Зовут Дауд. Ходит на подготовительные курсы. Готовится в Нефтяной институт. Всегда учебники по химии в руках.
Дауду 21 год, а мне 14 лет. Мама говорит, что замуж мне еще рано. Твердит: "Надо учиться!" А Кусум соблазняет: "Ты единственная девушка, на которую мой сын обратил внимание. Если ты станешь его официальной невестой, мы подождем, пока окончишь девять классов школы". По чеченским меркам это лестное предложение. Я вижу, парень хороший! Но мне больше понравился его друг — тот, что подарил книжку.
Мать Дауда купила мне красивую летнюю майку и торжественно вручила. "Как первой девушке, которая понравилась сыну!" — так подарок объяснила Кусум.
Нашего соседа, веселого гуляку по прозвищу Буратино, не видно несколько дней. Он чудесный рассказчик книг и фильмов. Торгует музыкальными кассетами недалеко от нас. Дает мне кассеты домой напрокат. Совершенно бесплатно, послушать. Живет в городе Урус-Мартане.
12 октября
В школу я не хожу. Занятий нет. Я помогаю маме.
Какой-то неизвестный дурак позавчера под проливным дождем облил дерево керосином и поджег. Получился кострище! В это время как раз прилетел самолет и долго кружил. Люди боялись. Вдруг он сбросит бомбу? Но обошлось.
Женщина, торгующая лекарствами, познакомила меня со своими сестрами. Говорит, что я всем нравлюсь. Но мне нужно ходить в платке, чтобы не узнали, что у меня мама русская, лучше ко мне относились. Эти взрослые разговорчивые. Всегда что-нибудь дарят, по мелочи. Может, теперь и у меня появятся друзья?
Я очень люблю косынки и платки. Мне не нравятся эмансипированные женщины Запада. Любая одежда с шарфом в тон — романтика, нежность и тайна. Носить платок мне советовал друг моей мамы. Объяснял: "Тогда я смогу за тебя заступиться. Ты взрослеешь… Тебе защита нужна!"
Они не знают, что отец моего отца — чеченец. И если считать по мужской линии — то я чеченка. Мамина фамилия у меня потому, что за семь месяцев до моего рождения мама рассталась с моим отцом. Мириться не захотела. Своего отца я, правда, ни разу не видела. Знаю, у него есть сын от первой жены, тоже от русской. Женщину зовут Таня. Мне с раннего детства твердили: папа умер! — а мне хочется верить, что это неправда.
Сегодня к нашему торговому месту подошла моя любимая, моя дорогая тетя Лейла. Лейла всегда помогала нам. Она когда-то работала с мамой на большом заводе "Красный молот".
Едва подошла к нам, стала уговаривать уехать. Мама и ухом не повела. Говорит: "Я не знаю, где какие люди. Как живут в других местах? Ни обычаев, ни правил. У меня нигде нет близких родственников! Знакомых тоже нигде нет. Здесь вся моя жизнь прошла с 15 лет! Здесь две родных могилы, бабушки и моего отца. Свое жилье имею, что очень важно. Руслан есть. Пусть не официальный брак, но опора. Уеду с ребенком. И что? Бомжевать в одиночестве буду?"
Я страшно обиделась на чеченца по прозвищу Вандам. Он увидел меня в платке и расхохотался: "Для кого ты так нарядилась? Куда собралась?" И нарочно плюнул, свинья.
Как-то он подсылал к нам тетю. Знакомиться. Его тетя обхаживала мою маму, угощала ее. Так положено на Востоке, чтоб завести знакомство и подружить парня и девушку. Она даже в открытую просила меня племяннику в жены. Они скрывали, что одна жена у него уже есть! А другие люди рассказали.
13 октября
По ночам слушаем орудийную канонаду. Днем торгуем. Соня стала относиться к нам хуже. Не знаю, это я ей надоела своими просьбами? Или наши конкуренты что-то наговорили?
Теперь я ношу платок как тетя Кусум. Кусум часто меня хвалит. Подсядет к нам на рынке и волосы мне расчесывает. Зовет: "Пойдем, сделаем тебе завивку — химию!"
Друг Дауда снова подходил. Купил мне мороженое. Я ему понравилась? Знала бы об этом Кусум, мать Дауда! Этот парень спросил меня: "Сколько тебе лет?" Услышав, что только четырнадцать, — удивился: "Ты такая маленькая! Я думал, ты взрослее… Знаешь, ты очень похожа на царевну Будур из моей любимой сказки!" Тогда я осмелела и заявила, что он — Аладдин! Мы долго смотрели друг на друга и молчали. Я удивилась своей смелости. Раньше с парнями я помалкивала, только слушала, а тут — заговорила…
У Аладдина красивые глаза. А волосы — черные, кольцами, до плеч. Он действительно как принц. Я вспомнила, что видела его во сне! Давно. Когда была ребенком и еще не ходила в школу.
Аладдин сообщил: ему 23 года. У его отца другая семья. Есть мать и сестра. Они живут в селе. Смутившись, Аладдин долго рассматривал свои туфли и не прощаясь ушел.
14 октября
Наша торговля еле дышит. Покупаем еду, отложить совсем ничего не можем.
Тревожат газетные статьи о том, как беженцы половину дороги идут пешком. Как они мерзнут. О том, что машины с ними расстреливают по дороге. Путь из города очень опасен!
Утром я проведала свою школу. Возможно, учиться мы не будем до весны. Вся молодежь надела военную форму. Многим форма идет! Но оружия в руках нет. Только рации. Автоматы у взрослых мужчин. Кому тридцать лет и больше.
Кусум плачет, рассказывает, что ее сын ушел из дома. Просит мою маму помочь его вернуть. Просит разрешения сказать, что я согласна выйти за него замуж. Только бы он оставил своих новых знакомых! Вернулся домой! Мы поддержали идею Кусум. Я предупредила, что потом уеду, но обязательно помогу. Однако Кусум не решилась брать меня в дорогу. Поехала одна. Но вернулась без сына. Дауд заявил, что у него надежные товарищи. И что он не оставит их до конца… Мы все плакали.
22 октября
Нас с мамой ранило 21 октября, в четверг.
Я видела: за столом сидела убитая женщина. Раненые прятались в кафе и в подъездах домов. Мужчины — добровольные спасатели — подбирали жертв обстрела, распределяли по машинам. В первую очередь тяжело раненных.
А началось все неожиданно, около пяти часов вечера. Мы собрали свой оставшийся товар — 2 сумки. Одна мне, вторая маме. Тут встретили Кусум с ребенком. Стояли, разговаривали.
Вдруг яркая вспышка осветила еще светлое небо. Последовал сильный грохот. Мы от испуга перекатились за свой стол. Присели между железными ларьками. Другого укрытия рядом не было. Взрыв! Потом еще… Похоже на то, что одно и то же взрывается много раз. Мы побежали, теряя свой товар, во двор "Дома моды". Это самый центр Грозного. Улица Розы Люксембург. Когда я бежала, огромный осколок после очередного взрыва просвистел над моей головой.
В этот момент время остановилось и пошло в замедленной съемке, словно в кино. Я вдруг поняла, что никто, ни мама, ни другие люди не могут спасти меня от Смерти, если я закричу о помощи. Мне стало смешно и не нужно все: вещи, сумки и всякие ценности. Я поняла, что ничего, совсем ничего не возьму с собой Туда.
Осколок сверкнул, и время пришло в действие. Проскочив мимо моей головы, он высек огненные искры из кирпичной стены дома. А в ноги мне впилась страшная боль — металлическим дождем, но я по инерции продолжала бежать.
Только спустя несколько шагов упала… Но меня подняли.
Мы бросились в подъезд жилого дома, но там вместо второй двери была решетка. Она никого из людей не впустила. Выбежали во двор, в шоковом состоянии метнулись в другой подъезд. Там, где раньше был магазин "Рыболов". Когда я присела, забившись в угол, пронизывающая боль в ногах дала о себе знать. В этот же подъезд мама и Кусум втолкнули, забросили девушку-чеченку. У девушки разворотило колено. Я впервые увидела, что кость внутри белая.
В подъезде были женщины и дети. Мама сказала, что у нее дырочка в кармане пальто и немножко горит бедро. Другой осколок попал к маме в карман. Когда в наш подъезд заглянули мужчины, то все закричали, что первой надо увозить девушку без ноги. Она потеряла много крови. На вид девушке было 17—20 лет. Ее увезли.
В подъезд снова заглянули добровольные спасатели. Молодые парни. Среди них был Аладдин. Меня решили доставить на перевязку в аптеку, на проспект Победы (в бывший хлебный магазин). Аладдин нес меня на руках и шептал мне: "Не плачь, моя царевна! Не бойся! Помощь будет!"
Когда меня тащили под обстрелом, я увидела троих убитых. Они лежали отдельно друг от друга. Их кто-то накрыл картоном. Одна была женщина, один — мужчина, а кто третий, я точно не поняла.
Нас отнесли в аптеку, и незнакомая женщина вытащила осколок из бедра у мамы. А мне только перевязали ноги, так как один осколок был глубоко внутри. Аладдин меня жалел, гладил по голове и грыз пряник.
Решили, что нужно домой, что в больницах все переполнено ранеными людьми, так как на рынке торгуют старики, женщины и дети. Мужчин там очень мало. Практически нет. Мы ведь были далеко от эпицентра, почти за три квартала. Сколько же там убитых?
Нас доставили домой на своей машине какие-то совершенно незнакомые люди. Я частично оглохла на оба уха — сильный звон и состояние, что я внезапно упаду в обморок… Все вокруг плыло… Контузия?
Я услышала, как кто-то несколько раз сказал: "Кто сделает Полинке добра — увидит его, кто сделает Полинке зла — увидит его…" По-моему, это часть молитвы. И на самом деле звучит так: "Кто сделает на вес пылинки добра — увидит его, кто сделает на вес пылинки зла — увидит его". Но в ушах звенело, и мне слышалось в полубреду свое имя в этих строках…
К утру боль в ноге усилилась. Едва мы позавтракали, мама стала просить соседей отвезти меня к врачам. Верхние жильцы согласились. В их "шестерке" мы отправились в больницу №9. Это наша центральная больница. Врачи сразу объяснили: "Вам нужен рентген. Его нет. Отключили электроэнергию, а дизель куда-то пропал в суматохе". Но меня все равно направили в операционную.
В операционной, грязной и темной, на первом этаже, гулял полосатый кот. Он терся о ножки стула и мурчал. В распахнутых дверях на пороге стояли заплаканные люди. Все было в крови. Обрывки одежды, какие-то простыни… Бегали люди… Они искали своих родственников и знакомых. Легко раненные ждали в очереди к врачу со вчерашнего дня, сидя на полу и на стульях. Глухо стонали близкие тех людей, которые уже умерли в больничных стенах. Страшно кричала какая-то чеченка. У нее убило детей. Женщина средних лет просила денег на операцию сыну, на лекарства. Ей подавали.
Врач, который смотрел меня, устал. Он еле стоял на ногах. Он рассказывал, что ночью, в момент операций, несколько раз отключали электричество, что прооперировали сотни человек. Много умерло…
Молодой корреспондент немец, в очках и в клетчатой рубашке, спрашивал докторов о количестве пострадавших ночью. Каких ранений больше? А меня о том, страшно ли было. Врач называл цифры. Говорил, что в суматохе не записали всех. Оттого такая путаница и многие не могут отыскать потерявшихся людей.
Мне забыли сделать обезболивание, когда обрабатывали рану. Я заревела. Кричать было стыдно. Врач спохватился и сделал уколы. Осколки искали, но не нашли. "Без рентгена помочь не можем. Расковыряем ногу зря, — повторяли врачи. — Ищите, где работает рентген". Удалили только мелочь. У мамы к этому моменту на бедре стоял пластырь. Она ходила.
Мы приобрели болеутоляющие средства, много бинтов, хирургических салфеток и зеленку.
23 октября
Вчера произошло замечательное событие! Во второй половине дня к нам совсем неожиданно явились гости. Кусум и Аладдин! Это Аладдин нес меня раненую через двор моего детства! Адреса у них не было. Нас нашли, опрашивая о пострадавших. Они знали только район города. Пришлось долго искать. Оба сильно устали.
Мама подала чай. Кусум принесла фрукты. Аладдин дал 70 рублей на бинты. Больше денег у него не было. Он все время молчал. Я тоже. Друг на друга мы не смотрели, отводили глаза. Говорили взрослые — моя мама и Кусум.
25 октября
Я плачу. По вечерам моя раненая нога болит сильнее. Все эти дни соседи ходили в город по ночам. Многие описывают большую ракету без хвоста. Говорят, что там, где она лежит, — сильная радиация!
В городе много иностранных корреспондентов. Сумели пробраться! Кто-то счетчиком замерял излучение. Люди специально приезжают на рынок, смотреть ракету — смерть. Я прошу маму: "Уговори соседей свозить меня туда! Хочу узнать, как выглядит гадость, которая принесла мне боль?"
Российская сторона отказывается комментировать обстрел рынка. Но у чеченцев таких огромных ракет нет. Говорят, тех, кто был вблизи ракеты, разорвало на кусочки, и теперь родные узнают их по частям вещей — пуговицам, заколкам и кусочкам одежды.
Мама купила несколько батонов хлеба. Раздала всем соседям, стоящим у нашего подъезда, "за мое выздоровление".
Мама нашла палку бабушки Юли, что осталась нам вместо наследства. Это коричневая деревянная клюка, как у сказочной Бабы-яги… Я учусь с ней ходить по комнате. Повторяю, что желаю посмотреть ракету, убившую людей и ранившую меня! Мама ноет, что мы все деньги уже прокатали, за операцию и за лекарства платить нечем. Сегодня она торговала до 12 часов дня и ракету видела!
26 октября
Рано утром, пока мало людей (я стесняюсь ходить с палкой-клюкой), мы с мамой пошли на рынок. Я посмотрела на останки ракеты. Очень большая! По ракете лазили мальчишки. Они сообщили, что она "заразная", поэтому ее должны убрать. Ракета смела вокруг все.
Некоторые наши знакомые пришли торговать. Мама просила допродать наш товар, чтобы не пропал. Но люди боялись и не согласились. "Сильное воровство", — объяснили они. И рассказали, что было после взрыва. Двенадцать человек расстреляли прямо на месте из-за хищений! Мародеры ведь лазили и днем, и по ночам! Забирали с убитых вещи, золото и плащи, обувь, одежду, косметику. Это делали под видом поиска пропавших членов семей. Некоторые приходили воровать с детьми. Папа с ребенком "искал" маму. А мама с другим своим отпрыском здесь же "искала" отца. Не сразу дежурные поняли эти хитрости.
Одна наша соседка по рынку отличилась невиданной храбростью. После взрыва ракеты она на руках тащила раненую чеченку, а в это самое время воришки украли весь ее товар. Но она не жалеет об этом. Я с ней говорила. Она молодец!
Сейчас наш рынок стал маленьким. Утром всего два ряда. Столы расставили вдоль проспекта Мира. Люди решили: здесь кафе, парикмахерские, жилые подъезды — можно успеть в укрытие.
Увидев меня с палкой-клюкой, прохожие и торговцы шутили: "Молоденькая бабушка!" Все желали мне быстрейшего выздоровления.
Репродуктор в районе проспекта Мира, который летом звучал музыкой, повторял одно и то же: "500 человек пропали без вести; около 1 000 человек ранены. Учета людей, вывезенных в села и в сельские медпункты, нет".
Мы расплакались, узнав, что в киоске для продажи конфет погибла девочка — моя ровесница. Ее старшая сестра и ее мама — обе ранены! Убита соседка Роза, продававшая капусту, на восьмом месяце беременности. У нее остались сиротами семь детей. И многие другие.
Мы купили хлеб, поехали домой. В автобусе ревели не мы одни… Пришли. Разогрели чай. Почти сразу явился Аладдин. Говорить не хотелось.
Аладдин стал прощаться. Неожиданно растерянной маме он успел вложить в руки конверт: "На операцию и на лекарства, — сказал он, — или на питание, на крайний случай…" "Мы вернем! " — крикнула я, когда он выходил. Нам было стыдно. Понимали, что брать у малознакомого человека деньги нехорошо. Но выхода у нас не было. Без денег не лечат. В конверте оказалось 200 рублей! Аладдин попросил меня, чтобы я называла его старшим братом. Мне понравилось, я согласилась.
27 октября
Утром нам сделала хорошее настроение тетя Марьям — из квартиры рядом с нами. С ней мама дружит с первого дня проживания в этом доме, с декабря 1986 года. Марьям расцеловала меня, пообещала: "Ты очень скоро поправишься! Только немного потерпи!" Она подарила мне головной платок, кремовый с нежной каймой. Пудру! Мы вместе позавтракали. Марьям предупредила, что вывезет часть имущества к своим родным, в Ингушетию. А рядом с нами, на первом этаже, поселит семью из дома напротив. Мы будем не одни! А если найдет возможность, то приедет сама или пришлет за нами кого-то из своих сестер. Поможет нам выехать!
Мы заделали деревяшками часть окна — на случай осколков. Ко мне приходила маленькая дочь Золины — играть.
28 октября
Мама собралась в центр, на рынок. Решила поторговать до обеда и купить еду. Наши запасы кончились. Опять потеряем, вместо того чтобы заработать! Мы быстро позавтракали, сложили в два нетяжелых пакета журналы и газеты. Хотя кому они теперь нужны? Мама наивный человек.
И тут начался ужасный обстрел! Загрохотало! Как раз в стороне центра города и рынка. Небо там мгновенно стало красным от пожара. Маме моей пофигу. Говорит, ерунда. А тут навстречу побежала женщина с соленой капустой в ведре. Плачет и сама себе бормочет: "Опять все в крови! Все разбомбили! Рынок горит!" Мама ее остановила, дала воды. Женщина отдышалась в нашем подъезде, стала рассказывать: "Не орудия это. Самолет! Бомбил рынок! Убитых много! Он попал туда, где угол "Дома моды", где женщины хлебом торгуют!" Она ушла плача.
Мама спохватилась: "Активизируются! А мы без еды! В нашем районе пока тихо! Давай сходим на ближайший рынок, малюсенький, на остановку "Березка". Возьмем продукты. Вдруг развоюются?"
Мама очень упрямая. Я быстренько собралась. Страшную палку-клюку не взяла. Дорога не дальняя. Одна остановка транспорта. Пошла, опираясь на маму.
Мы благополучно миновали свой двор. Перешли дорогу. Обогнули бело-зеленый детский сад. И стали двигаться по чужому двору. Тут загудели самолеты! Раздались разрывы бомб. Мы бросились через дорогу. Нашли подвал, но маленький. Пять человек уже стояли в нем, прижавшись к друг другу. Войти некуда. Назад! В подъезд жилого дома! Хорошо, он не закрыт изнутри. Присели в углу, под дверью.
Взрыв! Еще взрыв! Закричал мужчина в доме напротив. Загорелись верхние этажи. Другой мужской голос уговаривал раненого: "Потерпи! Потерпи! Сейчас перевяжу". Но раненый орал не своим голосом. Самолеты сместились в сторону частного сектора и стали бросать бомбы туда. Мы вышли на улицу.
Дом справа от нас стоял без угла. Из-под его крыши валил черный дым. Дом напротив того, где мы прятались, горел на верхних этажах. Это там кричали.
Мы в связи с приступом маминого упрямства отправились дальше на рыночек. Пришли. Никого не видно. Товар на столах, а продавцов и покупателей нет!
"Они в магазине", — догадалась мама. И мы вошли в магазин.
Внутри было много людей. Взрослые, с ними дети — дошкольники. Люди присели за объемными колоннами из мрамора и молились. Весь пол в стеклах! Витрины разбиты вдребезги! Часть продавцов и покупателей спустились в подвал магазина. Мы тоже пошли туда.
В подвале горели свечи. Граждане сидели на пустых деревянных и металлических ящиках. Женщины угощали друг друга семечками и водой. Молились на русском и арабском. Совещались: "Если придется здесь ночевать — мы отдадим свою одежду детям. Разложим ее на цемент, чтоб дети могли спать".
Было холодно. Люди переговаривались тихо, как будто их могли подслушать. Посидели и мы с народом часа два — пока бомбили. Все были напуганы. Никто не хотел идти наверх, в первый торговый зал и тем более на улицу, пока не кончились взрывы. Наконец вышли!
Мы купили все, что смогли. И отправились домой по нижней стороне — той, где магазин: в случае бомбежки там легче спрятаться.
Приходили люди и рассказали, что ракета, которую бросили на рынок, когда меня ранило, прилетела с Каспия. Журналисты это раскопали. Только через 5 дней российские военные призналась в своем промахе. Целились в другое место — в здание Биржи, но промазали. Попали в мирный рынок.
Никак не могу поверить, что это третья война в моей жизни! Первая — в 1994 году (мне 9 лет); вторая — летом 1996 года (с 6 по 22 августа, мне 11 лет) — ох, сколько тогда соседей погибло! И вот — третья. Осень 1999 года (мне 14 лет).
Что же нам делать? Аладдин не пришел.
Сосед дядя Валера удивил меня. Он передал мне подарки от парня Муслима из первого подъезда. Платок белый с голубой каймой и серые осенние туфли. Муслим — родственник добрейшей женщины Зулай. Я говорила с ним всего один раз. Давно, прошлой весной. Муслим повстречал меня по дороге из школы. Сказал, что я ему нравлюсь больше, чем Хава, его соседка. Он понимает: мне нужно учиться! Но если бы мне исполнилось 16 лет, то он посватался бы ко мне! Так положено тут. Я была удивлена.
И вот теперь неожиданно я получила его короткую записку: "Если ты меня помнишь, пожалуйста, молись за меня!"
Я закрыла глаза и сразу увидела его. Нежное лицо. Светлые глаза, а волосы — темные. Муслим постоянно стоял в дверях своего подъезда, чистый и скромный. Мне захотелось плакать. Вот нервы! Не годятся никуда! "Зря ты, Муслим, считался с мнением старших во дворе! Боялся осуждений! Все потому, что моя мама — русская", — бормотала я. И растерянно смотрела на подарки. Мне показалось, мы могли бы подружиться! От его записки мне стало так хорошо на душе! Сразу задышалось легко и свободно. "Муслим! Я не забуду твое имя в своей молитве! — обещала я молча. — Но, прости, туфли оказались мне малы. Я сразу подарила их маме Мансура. Только головной платок оставила себе".
Будур.
2 ноября
Ругалась с мамой. Убираю. Готовлю.
Вчера мельком, издали видела Аладдина. Он кивнул. Был не один. С мужчиной старше себя и с молодым парнем.
По вечерам я рассказываю детям сказочные волшебные истории Гауфа. Он умер таким молодым, а столько успел отдать нашему миру! Все меня внимательно слушают. Дети — это Зара, Ваха и Алиса. Алиса — племянница Тамары с четвертого этажа.
Мне весной исполнится 15 лет… Конечно, если я буду жива.
Мансур, который с родными жил у нас беженцем в 1995 году, в первую войну, рассказал во дворе, что я — его невеста! Мне пояснил: "Это я нарочно. Чтобы не обижали и не приставали". А сам тут же спрашивает: "Ждать будешь?" Я молча кивнула. Вот дурдом!
Пока отсутствует его отец, в семье Мансур за старшего. Не однажды именно он улаживал конфликты между нами трудной зимой 1995 года. В нашем военном домашнем общежитии. Мы часто ссорились из-за тесноты. Спали по очереди… Одновременно делать это в нашей однокомнатной квартире места не было.
В 1995 году в нашей квартире временно жили еще беженцы. Помню, была соседка — пенсионерка Ольга Степановна с нашего же подъезда. Позднее по снежным тропам, через горный перевал, из рабочей командировки из города Владикавказа пришел ее сын. Антивоенное чудо! Когда его хотели расстрелять красные или белые, считая шпионом, он повторял: "Ребята! Мама старая. Одна! Война. Я иду к маме". Отпускали…
А с моей мамой общаться невозможно. Постоянно спорим, ссоримся. У нее сдают нервы из-за стрельбы. С газетами все нормально обошлось. Пропало четыре. Остальные мы продали.
По ночам бомбят. Днем почти нет.
7 ноября
Вчера приходил "старший брат". Он предложил учить меня арабскому языку. Показал интересные буквы — как рисунки. Я согласилась.
Сейчас школы нет. Историю, весь учебник, я уже прочитала, дважды!
Старший брат, он же Аладдин, подарил нам два платья. Одно — голубое — он вручил мне. Такое же, но зеленое — моей маме. Дополнительно принес для меня большой белый платок, привозной, из Мекки! О таком я мечтала давно! У нас самые богатые женщины покрывают ими голову! Платок белый и вышит белым.
Аладдин притащил книги. Разные. Много. Говорит: "Вы читать любите, а за книгой быстрее время идет. Здесь детективы". Он такой… непредсказуемый!
Это события вчерашнего дня. А сегодня беру тетрадь, где я пишу буквы, открываю, а там деньги! Они неожиданно сыплются на меня. Я едва в обморок не упала! Всего 160 рублей! Зачем?! Мы ему и так рады. И всю нашу жизнь будем благодарны за свое спасение. Это лишнее!
Неужели я совсем ему не нравлюсь? Аладдин обращается со мной как с маленькой. Дружелюбен и только.
Вчера бомбили. Мы с мамой "прогулялись" за хлебом. Попали под обстрел. Благополучно вернулись домой. Дома принялись за уборку. Осколок мой болючий замолчал, дал мне передышку.
Сегодня седьмое ноября — революционный праздник бывшего СССР. Наверное, потому всем весело!
Патошка-Будур из страшной сказки о городе Грозном.
8 ноября
Вчера вечером был ужасный обстрелище! Ракеты и снаряды летели во двор. Били минометы и пулеметы. Стены ходили ходуном. У всех вылетели остатки оконных стекол. У нас они много раз заклеены бумагой крестами, потому остались!
Когда мы клеили, некоторые из жильцов потешались, ехидничали: "Кресты, как у русских на могиле!" Мама не реагировала. Она давала добрые советы: "Фильмы про войну с немцами смотрели? Для сохранности все заклеены крест-накрест. Делайте так же!" Единственное, что почерпнули из ее подсказки окружающие, — сразу стали называть русских военных немцами.
К вечеру пришел Аладдин. Стал учить читать. Удивился, как быстро я запомнила все буквы, легко пишу их под диктовку.
Аладдин явился весь в глине. Объяснил, что когда шел — обстреляли наш пустырь. Ему пришлось с какой-то серой кошкой полежать в пустом окопе. Кошка вырывалась. Пыталась бежать. Она его оцарапала. Оказалось, это мой кот — Чипс! Аладдин спасался вместе с ним?!
Мы нагрели воды, чтобы наш гость на кухне мог помыться. Постирали его одежду. Мама заявила, что все мокрое и что в ночь она его не отпускает. Он сопротивлялся для приличия, но просиял и остался! Нам с мамой пришлось тесниться на бабушкиной кровати, а гостю мы одолжили диван.
Старший брат признался: "Мои знакомые не понимают меня, когда я говорю, что иду проведать русскую семью. Рассказываю о том, что подружился с вами. Что вы нормальные. Мне не верят".
Царевна Будур.
9 ноября
Мой старший брат Аладдин ночевал у нас! Мы долго говорили. Он кормил меня конфетами, которые вынул из карманов.
Аладдин убрался в квартире, вообще вел себя как действительно брат или родственник. Я многое о нем узнала. О его детстве, школьных проказах, друзьях.
Потом на него нашло. Произошли резкие перемены. Он начал ругать меня за то, что я неправильно ем. Неправильно ношу головной платок. Очень медленно складываю буквы, когда читаю. Я поняла. И его временами раздражает моя славянская кровь…
Моя мама вступилась. Заявила полушутя-полусерьезно, что он — нудный: "Когда гость делает замечания хозяевам — его пора выгонять!" Аладдин обиделся. Не завтракал. Ушел. Но я знаю: вернется! Он не хочет привыкать к нам, а все равно привыкает. Мама его жалеет.
Утром я повторяла правила по русскому языку. Мы с мамой писали диктант. Сейчас мама дремлет. Я сижу тихо. Нашла несколько старых газет — читаю.
Уезжает женщина из дома Раисы, рядом. Предложила купить у нее сигареты "Астра", самые дешевые и паршивые. Всего — 96 пачек, по 30 копеек за одну.
10 ноября
Выпал снег.
Нет, неправильно я написала. Метель как в феврале! Все деревья белые. Маме плохо с сердцем. Приняла лекарство — капли. Она лежит.
Хлеба нет, но есть вчерашние вареники с травой из огорода.
Зашел попрощаться мужчина из нашего дома. Мы не знаем его. Особая, желтоватая бледность. Нет одной кисти руки. Изящные, болезненно-тонкие черты лица. Весь двор зовет его Черная перчатка. Впервые он обратил на нас внимание несколько дней назад. С лучайно увидел, как меня раненую вынесли из машины.
Он представился, сказал, что приехал из Греции. Черная перчатка знал со слов соседей, что мы занимаемся йогой. Разгадываем сны. Он попросил дать объяснения тому, что ему привиделось: "Гонятся собаки! И большие и маленькие. Хотят разорвать. Я то бегу, а то нет. Собак очень много, целая стая!" Мы поняли его сон так: "Враги. Остаться — означает гибель. Надо быстро уезжать. Идет охота!" Этот человек сообщил: он отбывает в Грецию. Любимую мной страну!
Прощаясь у самой двери, мужчина тихо произнес: "Я вернусь сюда. Лет через пять-шесть. Там у меня семья…" На столе мы увидели плитки шоколада.
Чувствую головокружительную надежду: все будет хорошо! Так дети ждут подарки от новогоднего Санта-Клауса. Или в море, когда гибнет корабль, вдруг за пеленой дождя и шторма люди различают берег. Близко! Совсем немного усилий — и все будут спасены!
Маме плохо с сердцем. Сейчас два часа тридцать пять минут. Мама напилась таблеток. Но не помогает. У нее стынут губы, кисти рук, ноги. Я повторяю ей: "Надо поспать!" Дала маме в руки бутыль с горячей водой — замена грелки. Перед глазами у меня — воображаемый Аладдин! Я веду с ним воображаемую беседу.
Сижу на диване. Стреляют. Пока далеко. Из установки "Град". Уже в третий раз заряжают! Это оружие типа катюши в Отечественную войну 1945 года. За хлебом мы не пошли. Слышу: воет самолет. Звук близится.
Сосульки капают за окном. Маленькие сталактиты. Небо ясное, синее.
Ночью я видела сон: в темном подвале я веду бой со Смертью. Она черная, в плаще с капюшоном, в кисти ее — меч, а под ногами у нас топь. И столько народу уже по грудь в топи — им не вырваться и не спастись… Никому. Я размахнулась и ударила Смерть тростью по голове. Я ощутила реальный удар, будто ударила что-то живое и настоящее… Она отшатнулась, и я сумела выскочить из подвала.
Рассказала сон маме. Она посмеялась и сказала: "Значит, в эту войну ты не умрешь!"
Царевна Будур.
Статья опубликована в журнале "Большой город"
